Инстинктивная природа борьбы за справедливость

Головицкая А.А

Инстинктивная природа борьбы за справедливость

Углубляясь в изучение природы протестов против социальной несправедливости, на которых построены многие (если не все) политические кампании и революции в Украине, крайне неправильным было бы обойти вниманием инстинктивные основы борьбы за социальную справедливость. Примерами общественных протестов против социальной несправедливости пестрит история практически всех стран, а примеры таких противостояний можно найти и в мировой литературе, и в популярном кино. Да и в целом, учитывая теорию справедливого обмена [4], вся наша жизнь – это поиск справедливого взаимодействия с окружающим миром.

Не вдаваясь в предметные сравнения о том, что же послужило причиной протеста в той или иной ситуации, хотелось бы попробовать разобраться в механизме возникновения и действенности извечной борьбы с несправедливостью. Ведь очевидно, что в результате всех революций, основанных на борьбе за справедливость, последней больше так и не стало. А порой даже наоборот – социальная несправедливость лишь усилилась, трансформировалась в новые формы и адаптировалась к современным реалиям.

Инстинктивная природа несправедливости

Бесспорно, успех применения механизма протеста (борьбы) за социальную справедливость в политических кампаниях (а мы сосредоточимся в большей степени именно на сфере политики) связан скорее не столько с «удачно» выбранным объектом несправедливости, сколько с обусловленной необходимостью людей восстанавливать нарушенную, по их мнению, справедливость. Так, философ и публицист А.И. Фет отмечает, что понятие о «социальной несправедливости» имеет глубокие биологические основания и проходит через всю историю. Оно всегда вызывало однородные социальные явления, потому что в основе его лежало нарушение социального инстинкта.

Несмотря на то, что общепринятого как такового определения инстинкта нет, а применимость самого термина по отношению к человеку носит дискуссионный характер, Википедия приводит определение инстинкта как совокупности врожденных тенденций и стремлений, выражающихся в форме сложного автоматического поведения. В узком смысле, совокупность сложных наследственно обусловленных актов поведения, характерных для особей данного вида при определённых условиях. Концепция инстинкта применительно к человеку получила развитие в рамках психоанализа, одним из положений которого было признание роли биологических предпосылок поведения. Инстинкты в рамках психоанализа рассматривались как наследственные (неприобретённые) тенденции, играющие роль мотивационных сил сложных человеческих моделей поведения [5].

Обращаясь к инстинктивной мотивации человеческого поведения, следует обратить особое внимание на инстинкт, который был открыт Дарвином – социальный инстинкт, определяющий условия общественной жизни стадных животных. Именно этот инстинкт определил образование первоначальных человеческих групп, а затем, вместе с культурными факторами, племен и государств [1].

Что же представляет собой социальный инстинкт? По сути, это инстинкт жизни на уровне группового выживания. Социальный инстинкт преобразуется в сознании каждого таким образом, что он, каждый, хочет совершать определенные действия, чтобы занять определенное место в группе, которая становится определенным образом структурированной.

Социальный инстинкт повелевает не просто собраться в группу и действовать сообща, — но с эволюцией цивилизации заставляет совершать все те действия, которые составляют каркас и структуру социального образования — будь то полк или государство.

Свое отображение социальный инстинкт находит в ценностной шкале социума. Что важно и не важно, геройски и предательски, достойно и низко, стремление и отталкивание от этих понятий, — все это проявления социального инстинкта.

Разобравшись в значимости и проявлениях социального инстинкта для определенной группы людей, хотелось бы разобраться в том, что делает отдельные виды и сообщества разными. Ведь при наличии, по идее, схожего социального инстинкта, народы все же отличаются своим восприятием справедливости и отторжением несправедливых деяний.

И тут следует вновь обратится к работе А.И. Фета, который отмечает, что если Аристотель определил человека как «общественное животное», то немецкий антрополог Арнольд Гелен дал уточняющее определение, что человек – это культурное существо. Конрад Лоренц объясняет это определение следующим образом: «Вся система врожденного поведения и реакций человека филогенетически устроена, то есть «рассчитана» эволюцией таким образом, что нуждается в дополнении культурной традицией». Более того, можно сказать, что история культуры, протекавшая при почти неизменном строении человека, была именно эволюцией человеческого поведения. Именно культурная наследственность позволяет людям передавать потомству приобретенные ими знания и навыки [1].

Соответственно, инстинктивная реакция на несправедливость имеет биологическое происхождение: она обусловлена социальным инстинктом человека и потому не может быть изменена. Но при этом, по мнению А.И. Фета, изменить можно фрустрирующую человека культуру, задающую условия действий наших инстинктов.

Можем ли мы предположить, что современная реакция на несправедливость состоит из двух компонентов: инстинктивных основ стремления к справедливости и культурных особенностей, определяющих степень этой самой несправедливости и способов борьбы с ней? Вполне вероятно именно этим можно объяснить так называемую классовую борьбу, дублирующуюся на политической арене с завидным постоянством, а также не меркнущую популярность использования идеи несправедливости в политических программах, кампаниях и мобилизационных митингах.

Такая бессменность, вероятно, связана с тем, что культура достаточно устойчива, дабы выработать традицию: это значит, что способы воспитания, принятые в этой культуре, мало меняются в течении ряда поколений и, тем более, на протяжении человеческой жизни. Естественно, сходные способы воспитания производят сходные черты личности: культура вырабатывает определенный тип человека – то общее, что свойственно людям одной культуры при всем их индивидуальном различии [1].

Инстинктивный дуализм

Откуда же возникает у той или иной культуры понятие справедливости либо несправедливости относительно какого-либо действия или решения? В данном случае следует разобраться с восприятием информации человеком, ее трактовки при помощи инстинктивных основ и уже описанных культурных особенностей. Так, если вернуться к исследованиям Фета, то можно выделить следующее: процесс распознавания признаков (или иными словами, восприятие информации) дихотомичен. Более того, дихотомично не только познание, но и действие. Почти каждому человеческому чувству соответствует противоположное чувство, каждой «добродетели» – «порок». Получается, что  структуры мозга, вырабатывающие наши эмоции, неудержимо стремятся к одному из полюсов, являющихся прямо противоположными, исключающие друг друга. По мнению ученого, именно культура, в которой воспитан индивид, говорит ему что «хорошо» и что «плохо», и учит его любить то, что она считает «добром», и ненавидеть то, что она считает «злом» [1]. Обобщая, можно сделать вывод, что каждая культура основывается на дихотомии добра и зла.

Схема 1. Триединая модель головного мозга Пола МакЛина

Именно лимбическая система головного мозга, согласно триединой модели Пола МакЛина отвечает за дихотомичность познаний и действий индивида [3].

У древних племен (в племенной морали) добром считалось все способствующее выживанию «своей» группы, а «злом» – все вредное для группы, то есть уменьшающее ее шансы на выживание. Конечно же, такая дихотомия «добра» и «зла» носит скорее идеальный характер, ведь поступки людей редко соответствуют идеалу добра или идеалу зла, а чаще всего лишь сопоставляются с этими идеалами и получают соответствующую общественную оценку [1].

Обращаясь к теме справедливости, следует отметить, что «протест против социальной несправедливости» – это реакция определенной группы на неблагоприятные для нее изменения ее привычного поведения. Само представление людей о «социальной несправедливости» зависит от условий места и времени, определяющих мышление индивида. Но что касается возможных форм протеста, то они чаще однородны, поскольку имеют одно и тоже инстинктивное происхождение.

Не сотвори себе идола (идеала)

В коллективном сознании любого сообщества есть понимание идеального общества. Конечно, идеальным оно является весьма условно, ведь во многом это зависит от времени и обстоятельств внешней среды. В большинстве случаев, в основу идеала закладывается некая справедливость, достижение которой ставится целью перед определенными группами. Можно ли говорить о возведении справедливости в ранг идеала, к которому стремится общество? Тут важно мнение Амартия Сен, который считает, что мы приходим в волнение, когда замечаем в мире не отсутствие полной справедливости, которой мы, как правило, и не ждем, а обычные устранимые несправедливости, с которыми хотим покончить. По мнению выдающегося экономиста, лидеры/борцы/общественные герои не пытались достичь совершенно справедливого общества (даже если и можно было бы прийти к согласию о том, что оно собой представляет), они желали по возможности устранить очевидные несправедливости [2].

Соответственно, мы можем говорить о том, что идеалы (или идолы), формируемые как цель в борьбе за справедливость – весьма условны, порой краткосрочны и далеки от глобальных ценностей. Однако, учитывая исследования Фета, они просто необходимы для эволюционного развития культурного общества. По этому поводу ученый считал, что идеалы, за которые стоит бороться, необходимы для здорового развития культуры. Если группы, создающие новые культурные идеалы, не возникают, то молодые люди, под действием биологически неизбежного расхождения с поколением своих родителей, образуют деструктивные «субкультуры», лишь способствующие разложению культурной традиции. Создание новых идеалов – главная проблема наших дней [1].

История дает нам примеры довольно краткосрочного высокого уровня доверия революционным лидерам – часто разочарование наступает сразу же с получением такими персонами власти. И в таком случае часто работает принцип неотделимости общественной «любви» от «ненависти». Такая реакция объясняется Фетом как дуализм «любви» и «ненависти», который на биологическом языке расшифровывается как взаимодействие инстинктов – социального инстинкта и инстинкта внутривидовой агрессии – при участии других человеческих инстинктов. Это объяснение отнюдь не является тавтологией, то есть не сводится к перемене названий. Оно позволяет, например, понять, что и «любовь», и «ненависть» принципиально неустранимы, потому что неустранимы порождающие их отдельные инстинкты. Нельзя толковать «ненависть» как «недостаток любви», наподобие того, как «холод» объясняется в физике недостатком тепла. Поэтому нельзя рассчитывать на будущее «царство любви», то есть на общество, где вовсе не будет «ненависти». Приходится примириться с биологической неизбежностью обеих эмоций и научиться ими владеть [1].

Так, гражданское общество, по сути, построено на принципе вражды. Конечно же, в современных условиях большинство людей, вследствие эволюционных процессов, утратили веру в том понимании, которое ранее формировало систему ценностей. Можно говорить о том, что они не всегда принимают всерьез бога или дьявола и не беспокоятся о загробном воздаянии. Но «моральные правила», сохранившиеся в законах и обычаях, по-прежнему носят отпечаток христианства. Люди не знают никаких других. По мнению ученых, в данном случае работает принцип «возлюби ближнего своего», в котором ключевой акцент – «ближнего своего».

Что касается революционных движений, то французский политический деятель Алексис де Токвиль полагал, что революции вообще происходят не в те времена, когда народ доведен до крайней нищеты и бесправия, а в эпохи прогресса и реформ, когда люди, охваченные надеждой на лучшее будущее, не хотят больше терпеть даже мягкие формы притеснения (в контексте французской революции?). Вероятно, он прав, потому что для революции необходимо сознание несправедливости существующего порядка, а такое сознание предполагает некоторую возможность отвлечься от забот, и более того – некоторое распространение новых идей [1].

Фет, в свою очередь, полагает, что революции обычно происходят, когда какие-либо необычные изменения нарушают равновесие общественной жизни. Люди терпеливо переносят убожество своей повседневной жизни, но остро реагируют на новые условия, навязанные им непостижимым ходом истории.

Асоциальные паразиты

Возвращаясь к инстинктивным основам борьбы за справедливость, необходимо рассмотреть еще одну составляющую – стремление людей к социальному равенству. Более того, ученые считают, что это стремление проходит через всю историю человечества и было бы неразумно предполагать, что в наше время этот процесс завершился [1].

Само по себе естественное неравенство людей, обусловленное их врожденными способностями, не вызывало у членов племени морального негодования. Ощущение «несправедливости» возникало лишь вместе с особыми привилегиями, вытекающими из одного только положения в общественной иерархии. Такие сословные привилегии можно отнести к культурной наследственности, которая в совокупности с генетической системой наследственности в спокойном, благополучном обществе проявлялась лишь как подсознательная неприязнь к асоциальным паразитам. С течением времени и при наличии соответствующих обстоятельств эта неприязнь превращается в сознательную враждебность к тем, кто «незаслуженно» занимает в этом мире лучшие места [1]. Следует отметить, что право рождения вступает в противоречие с моральными правилами всех племен, всегда осуждающими незаслуженные преимущества. Отдельные роды, пользуясь особыми способностями их родоначальника или случайными условиями, с помощью того же механизма наследственности стремятся получить, в ущерб остальным членам племени, как можно большую долю власти и материальных благ. Но это противоречит инстинктивным стремлениям человека. «Простой человек» начинает ощущать развитие своего общества как неоправданное стеснение его свободы, а условия своей жизни как несправедливость [1]. И чем не причина для революционных деяний?

Так, согласно докладу международного объединения организаций в борьбе с бедностью Oxfam, на сегодняшний день разрыв между самыми богатыми и самыми бедными людьми в мире достиг рекордного уровня. Согласно докладу объединения, опубликованного 16 января 2017 года, восемь самых богатых миллиардеров мира обладают богатством, которое превышает состояние 3,6 миллиарда наименее обеспеченных людей. В частности, в собственности восьми самых богатых людей планеты в 2016 году – около 400 миллиардов евро, а 3,6 миллиарда беднейших людей мира имеют в своем распоряжении около 384 миллиарда евро [6].

Если рассматривать борьбу с асоциальными паразитами как способ достижения справедливости, то в этом же ракурсе стоит учесть и значение частной собственности как важнейшей привилегии, влияющей на формирование образа такого себе общественного врага – асоциального паразита.

Так, тот же Фет выделяет понятие «частной собственности» в отдельный фактор, непосредственно повлиявший на возникновение неравенства [1]. В современных же реалиях, в условиях довольно абстрактного понимания собственности, политики и лидеры, ратующие за деолигархизацию, обращаются к инстинкту внутривидовой агрессии, подчеркивая несправедливое неравенство ввиду особых привилегий, сформированных наличием собственности. А учитывая, что источником крупной собственности в большинстве случаев является не труд, а грабеж, тема раскулачивания богатых, при определенных обстоятельствах, будет актуальной.

По мнению ученого, чаще всего собственность обосновывают присущим человеку «личным интересом», понимая под этим интересом денежную выгоду. Но деньги – всего лишь средство для удовлетворения реальных человеческих потребностей. Подлинные же интересы человеческой личности, настоящие цели человеческой жизни задаются в общих чертах его инстинктами и формулируются его культурой [1]. Собственно говоря, сама собственность – продукт культурной наследственности, а не генетической. Именно поэтому для эффективного использования деолигархизационных тем в политическом противостоянии следует все же учитывать обстоятельства и актуальность борьбы с несправедливостью, проявляющуюся именно в таком неравенстве. В ином случае, такая несправедливость не кажется такой уж реалистично устранимой, что может мобилизовать массы.

Борьба за социальную справедливость, заложенная в человеке на инстинктивном уровне, в зависимости от течения истории принимала различные формы. Ведь, по сути, социальный инстинкт вместе с инстинктом внутривидовой агрессии определяет общественное поведение людей. А связанный с социальным инстинктом – инстинкт устранения асоциальных паразитов, присущий всем особям нашего вида, неизбежно действует во все исторические эпохи. Часто случается, что небольшое отягощение, и даже облегчение привычного бремени сдвигает психическое равновесие народной массы, высвобождая инстинктивное стремление сбросить с себя все это бремя [1].

Своеобразным клапаном выпуска социального гнева в нашей стране можно назвать скандальное е-декларирование, взбудоражившее общественность осенью 2016. Конечно же, украинцы понимали и догадывались, что народные избранники – далеко не бедная группа. Однако, если поначалу украинцы, ошарашенные содержанием е-деклараций чиновников и политиков, комментировали депутатскую отчетность с иронией и даже позволяли себе шутить, то позднее содержание е-деклараций стало вызывать только гнев, ярость и разочарование. И эффект от е-декларирования будет скорее накопительным. По сути, это очередная «галочка» в списке причин и последствий глубочайшего социального несправедливого неравенства, которая сама по себе глубоких последствий не принесет. Но при этом, скорее всего, усилит дискомфорт украинцев, живущих рядом с избранными ими же олигархами в парламент, сыграет на чувстве несправедливости в рамках теории справедливого обмена на политическом уровне. Ведь депутаты, в данном случае, вместе с задекларированными церквями, дорогими книгами, раритетными напитками и огромными суммами наличности выступили в качестве асоциальных паразитов для общества, в котором сработал инстинкт стремления к справедливому социальному равенству.

В современных политических реалиях, даже при наличии отягощающих обстоятельств, следует учитывать целевую краткосрочность большинства движений и политических сил. Во многих случаях лидеры/инициаторы/активисты апеллируют к роли самого образования, нежели к конкретным долгосрочным целям. Конечно же, такой подход – самый простой ответ на общественный вызов получить блага и улучшения «сиюмоментно» и уже сейчас. При таких обстоятельствах и психической общественной установке, любое «движение» преследует только видимые, краткосрочные цели, подсказываемые текущим положением вещей. Это может быть то, что в данный момент понятно массе людей, но этого мало для тех, кто думает о будущем.

Литература:

1. Фет А.И. Инстинкт и социальное поведение. – Новосибирск: ИД «Сова», 2005.
2. Сен А. Идея справедливости. – М.: Изд-во Института Гайдара; Фонд «Либеральная Миссия», 2016.
3. Потеряхин А.Л. Триединая модель мозга и эмоциональные проблемы управления. https://labipt.com/triune-brain-model-and-emotional-control-problems/
4. Головицкая А.А. Справедливость как политическая «морковка» для избирателя. https://labipt.com/justice-as-a-political-carrot-for-voter/
5. Определение инстинкта. Википедия. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%BA%D1%82
6. Разрыв между богатыми и бедными достиг рекорда: восемь людей имеют больше денег, чем 3,6 миллиарда бедных. http://economics.unian.net/other/1725826-razryiv-mejdu-bogatyimi-i-bednyimi-dostig-rekorda-vosem-lyudey-imeyut-bolshe-deneg-chem-36-milliarda-bednyih.html